Водяра - Страница 6

Часть перваяОСЕТИНСКИЙ ТРАНЗИТ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Водка в России никогда не была просто напитком, как виски для американцев или вино для французов. В разные времена российской истории она выполняла разные функции.

При Екатерине Второй водка была знаком монаршей милости, императрица даровала право домашнего винокурения дворянам - в зависимости от родовитости и заслуг перед Отечеством. Никогда раньше и никогда позже в России не делали таких водок. Помещики похвалялись своей водкой перед соседями, как лошадьми и охотничьими собаками, русские дипломаты везли водку в подарок иностранным государям.

В 1917 году и в гражданскую войну водка стала мощным катализатором революционной активности народных масс. Содержимое разграбленных казенных складов питало взаимную животную жестокость и темных крестьян-красноармейцев, и белого офицерства благородных кровей. Кружка спирта и трехлитровая "четверть" мутной самогонки стали такими же знаками времени, как виселица, тачанка и тупорылый пулемет "максим".

В годы Великой Отечественной войны водке отвели роль средства терапевтического: "наркомовские" "сто грамм" были призваны уберечь солдат от простуд и помочь хоть на короткое время забыть о смерти.

В последние десятилетия советской власти водка была основой экономики: ликероводочная промышленность давала до тридцати пяти процентов доходной части бюджета.

При Ельцине водка стала политикой.

Тимур Русланов, молодой инженер-механик, выпускник Северо-Кавказского горно-металлургического института, примерно так представлял себе разговоры, которые на заре перестройки велись в Кремле:

- Давайте, товарищи, обменяемся, - говорил недавно ставший Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. -Почему не идут реформы? Почему не дает никакого эффекта курс на интенсификацию производства? Мы здесь все свои, поэтому давайте откровенно. Николай Иванович, твое мнение?

- Да какие, к черту, реформы! - отвечал Председатель Совета министров СССР Николай Иванович Рыжков. - Если работяга начинает день со стакана, а кончает бутылкой, о какой интенсификации может идти речь?

- Очень странно слышать это от Председателя Совета министров пролетарского государства, - не преминул сделать втык премьеру секретарь ЦК КПСС Егор Кузьмич Лигачев.

- Бросьте, Егор Кузьмич, - отмахнулся тот. - Вы прекрасно знаете, что я прав.

- Отчасти. Частично. Кое в чем, - признал Лигачев. - Я давно говорю, что с этим надо кончать. Пьянство стало национальным бедствием, водка погубит перестройку. Нужно повести с этим злом самую решительную борьбу!

- Вам хорошо говорить! - вмешался министр финансов Валентин Сергеевич Павлов. - Решительную борьбу! А потом с меня спросится: где деньги? Себестоимость литра спирта шестьдесят копеек. А сколько стоит бутылка водки?

- Сколько? - живо заинтересовался Горбачев.

- Два восемьдесят семь, три шестьдесят два и четыре двенадцать! Чем я заткну такую прореху в бюджете?

- Вы не так считаете! - заявил Лигачев. - А убытки от пьянства на производстве? Неэффективность оборудования, травматизм, поломки станков, низкая производительность труда? А убытки от пьянства в быту? Разрушенные семьи, дети-уроды, преступления, смертность? Вот как надо считать! Программа антиалкогольной кампании готова и ждет утверждения. Дело за тобой, Михаил Сергеевич!

- Поймут ли нас люди? - усомнился Горбачев.

- Не веришь ты в советский народ, в его высокий нравственный потенциал, - горестно укорил Лигачев. - Не веришь, Михаил Сергеевич!

- Ты не обобщай, не обобщай! - обиделся Горбачев. - Почему это я не верю? Один ты веришь? Один он верит, а остальные не верят! Я верю. Мы все верим!

- Так докажи! Докажи не словами, а делом!..

Такие разговоры велись в Кремле или не совсем такие, но 17 мая 1985 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма". Как и отмена запрета на частнопредпринимательскую деятельность, оно сыграло поворотную роль и в судьбе горбачевской перестройки, и в судьбе самого Горбачева, и в судьбах далеких от политики людей - таких, как Тимур Русланов.

Вмешательство политики в жизнь Тимура произошло самым непредсказуемым образом. В разгар антиалкогольной кампании одному из друзей отца, работавшего главным технологом на Медном заводе в Норильске, исполнилось пятьдесят четыре года. Дата не круглая, примечательная лишь тем, что всего год оставался имениннику до пенсии, которую мужчинам-северянам платили в пятьдесят пять лет, а женщинам в пятьдесят. По этому поводу в пятницу вечером собрались в сауне, какие были в бытовках всех заводов Норильского горно-металлургического комбината. Пять человек, все примерно ровесники - начальники крупных цехов, главные специалисты, народ основательный, уважаемый в городе. От души попарились, выпили, неспешно поговорили. На выходе их ждал наряд милиции. Утром, на экстренно собранном бюро горкома, всех пятерых исключили из партии и сняли с работы.

Руководители комбината прекрасно понимали, что все это дурь несусветная, но сделать ничего не могли. Главный инженер предложил: поработайте сменными мастерами, а потом все уляжется. Четверо согласились, отец Тимура презрительно отказался - взыграла горячая осетинская кровь. Он швырнул заявление об увольнении и вышел на пенсию.

Семья вернулась во Владикавказ в двухкомнатную квартиру на правом берегу Терека, забронированную отцом в конце 50-х годов, когда он решился на переезд в Норильск. Тимур привольно жил в ней один все пять институтских лет и первые годы после окончания института. Для семьи из пяти человек она оказалась катастрофически тесной. Пенсии отца и матери-учительницы едва хватало на жизнь. Тимур понял, что беззаботная юность кончилась. Из младшего в семье он стал старшим.