Странно. Последнее время его мучила бессонница, часов до двух ночи, а то и до трех он бездумно смотрел телевизор или читал все, что попадалось под руку. Спал тут же, на диване, не выключая настенных бра.
Разговор с Шамилем встревожил Тимура. Его нужно было срочно обсудить с Алиханом. Поколебавшись, Тимур вышел из машины и нажал кнопку звонка на калитке. Долго не открывали, потом вышла дальняя родственница Алихана, экономка, которая помогала Мадине вести хозяйство. На вопрос, дома ли Алихан, неопределенно ответила: "Спросите у хозяйки". Проходя к дому, Тимур отметил, что машина Алихана, новая БМВ пятой серии, на месте, под навесом в углу двора. Перед двустворчатыми дверями гостиной экономка остановилась: "Она там". В коридоре стоял сладковатый запах ладана, из гостиной доносилось бормотание священника, исполняемые слабыми женскими голосами псалмы, снова священник.
Тимур не удивился. Гибель сына оказалась для психики Мадины непереносимым ударом. Она впала в религиозность, в доме появились монашенки, странницы-богомолицы, постоянно служили заупокойные. Открытый гостеприимный дом превратился в обитель скорби, всякий человек со стороны невольно ощущал себя виноватым в том, что его не постигло несчастье. Чувство это было угнетающим. Даже Тимур, самый близкий друг семьи, без особой нужды избегал приходить к Алихану. Алина однажды призналась: "Мне стыдно, но я не могу там бывать".
- Хозяйка там, - повторила экономка, - Заходите.
- Не буду мешать, - отказался Тимур. - Позовите ее.
Появилась Мадина, как всегда в трауре, с бездонными глазами страстотерпицы на белом лице.
- Ты к Алику? Он у Алана.
- У Алана? - не понял Тимур.
- Да, на кладбище.
- Но его машина здесь.
- Он туда ходит пешком…
Гизельское кладбище врезалось в городские кварталы огромным черным пятном. Невидимая в темноте ограда, как берег ночного озера, отделяла мир живых от безмолвного царства мертвых. На одной стороне - пыльные улицы, фонари, на другой - ни звука, ни огонька. Даже приглушенный шум города оставался за оградой, а внутри ее неприлично громко звучали шаги, шелест старых листьев на асфальте центральной аллеи, хруст гальки на боковых дорожках. Луна сквозила в голых тополях, теснились кресты и памятники, отблескивая полированными гранями.
Еще издали Тимур увидел слабый огонек свечи у беломраморной стелы на могиле Алана и согбенную фигуру Алихана с непокрытой головой. Он на чем-то сидел - черный, неподвижный, как памятник. Тимур остановился. То, о чем он хотел поговорить с Алиханом, было важным на той стороне жизни, а тут прозвучало бы оскорбительно неуместно. Какие слова были бы здесь уместными? Этого Тимур не знал. Он вернулся к центральному входу, сел на скамейку под навесом автобусной остановки и стал ждать.
В природе что-то происходило. Потянул ветер - сухой, порывами. Откуда-то нагнало облаков. Луна летела в них, будто мигала. Участились зарницы, словно бы приблизились горы, вместе с ними приблизилась ворчливая канонада. Было такое ощущение, что в небесах копится злая энергия и никак не находит выхода, сообщая жизни на земле беспокойное томительное состояние несвершенности.
Был уже третий час ночи, когда из кладбища наконец-то появился Алихан. Увидев на пустой площадке одинокий "мерседес" Тимура, рассеянно оглянулся, подошел к автобусной остановке и сел рядом. Долго молчал, потом глухо сказал, будто продолжая давно начатый и ненадолго прерванный разговор:
- Когда родители уходят раньше детей, это понятно. Они приуготавливают детей к смерти. Когда сыновья уходит раньше отцов - в чем смысл?
Тимур не ответил. Но Алихан и не ждал ответа.
- Я представлял, что расскажу Алану, когда мы встретимся там… - Он кивнул вверх, где теснились облака и между ними металась луна.
- Что? - спросил Тимур.
- Не знаю… Не знаю!.. Мадина говорит, что это кара за мой бизнес. Ты думал об этом?
- Алина мне тоже про это однажды сказала.
- Что она сказала?
- Водка - не божье дело.
- Нет, дело не в водке. Нет, - возразил Алихан. - Людская зависть - вот в чем причина. Когда ее накапливается слишком много, всегда приходит беда. Люди не прощают успеха… Ненавижу Осетию! - помолчав, с неожиданной страстью воскликнул он. - Злобная коммуналка!
Смена темы разговора как бы вернула его в реальность.
- Ты меня ждал? Зачем?
- Есть разговор.
- До утра терпит?
- Нет.
- Слушаю.
Но слушал не очень внимательно, рассеянно, словно бы наполовину все еще оставался там, на кладбище, возле могилы сына. Когда Тимур закончил пересказ разговора с Шамилем, спросил:
- Что я должен сделать?
- Поговорить с Дедом. Предупредить.
Алихан помрачнел.
- Когда ты начинаешь какое-нибудь дело, ты понимаешь, что любая ошибка грозит тебе разорением?
- Странный вопрос. Конечно, понимаю.
- А он - исключение? Добиваясь избрания президентом, он не понимал, на что шел? Политика - тот же бизнес, только в нем ставки другие. Уступая Черномырдину ради переизбрания, он не знал, чем рискует?
- Мог и не знать, - не очень уверенно предположил Тимур.
- А должен был знать. Должны были объяснить советники. Не объяснили? Значит, такими советниками он себя окружил. Объяснили, но он не внял? Что ж, это его выбор.
Холодность и даже некоторая презрительность в словах друга удивили Тимура.
- Вы вместе работали, - напомнил он. - И в деле с Аланом он помог…
- Помог? - перебил Алихан. - Чем? Болтовней? "Возьму дело под свой контроль". Когда хотят помочь, не болтают, а помогают. Если бы с ним случилась беда, я бы всю Осетию поднял на ноги. И не на третий день, а немедленно!