Водяра - Страница 93

Майор быстро соображал.

- Вы думаете… - начал он и замолчал, выжидающего глядя на собеседника, грузно сидевшего в кресле с равнодушным и даже словно бы сонным видом, который ему придавали темные мешки под глазами.

- Я ничего не обещаю, - отозвался Панкратов. - Но в Управлении кадров считают, что тебе неплохо бы чем-нибудь себя проявить.

- Договорились, - решительно сказал майор. - Раскрутим. Я сам займусь этим делом.

- Передай своим людям, что хозяин завода не останется в долгу, если вы избавите его от конкурента. Он не просто конкурент, он портит репутацию водки, поганит марку.

- Передам, - заверил майор. - Это их вдохновит. Умеете вы, Михаил Юрьевич, ставить задачи.

Панкратов встал. Полдела было сделано. Остальное зависело не от него.

IV

Успех оперативных мероприятий определяется скрытностью подготовительной работы. Любая утечка информации может свести все сделанное на нет. Поэтому на совещании следственной группы, на которое майор пригласил Панкратова не без тайной мысли показать, как быстро и четко он умеет работать, была решено не ставить в известность о начатом деле даже самого хозяина завода, выпускающего водку "Дорохово". В его окружении мог оказаться человек, связанный с теневыми дельцами. Недаром же подделывали именно эту водку, неслучайно была известна типография, где обычно печатали этикетки, да и поставляли "паленку" в те же торговые точки, что и настоящую водку. Фамилия владельца, Хаджаев, казалась Панкратову знакомой, но сколько он ни рылся в памяти, ничего не вспомнилось.

Оперативники майора умели работать. Они допросили владельцев палаток, где люди Хаджаева обнаружили фальшивую водку, один из продавцов записал номер фуры, на которой последний раз привозили "паленку". Нашли хозяина фуры, он жил в деревне под Рузой и промышлял перевозкой грузов. Поздно вечером под видом бандитов оперативники перехватили и допросили водителя, до смерти его перепугав. Но своего добились: он показал дорогу к заводу, где получал водку.

Завод находился на окраине Одинцово на старой автобазе, принадлежавшей строительному тресту и заброшенной, когда трест прекратил свое существование, не выдержав напора новых времен. Во дворе ржавело несколько грузовиков, разукомплектованных, на спущенных скатах, без лобовых стекол. На подъездных путях с заросшими бурьяном шпалами стояло четыре цистерны с надписями "Серная кислота". В них вполне мог быть спирт. Ремонтные боксы и мастерские казались безжизненными, но какая-то жизнь в них была. Раз в день в ворота автобазы въезжал фургон с флягами, похожими на молочные, с мешками белых батонов. Какие-то люди появлялись из цеха, под присмотром охраны, крепких молодых людей в камуфляже, вооруженных карабинами "Сайга", вносили фляги и хлеб внутрь, через час - полтора возвращали фляги уже пустыми, фургон уезжал. Еда. Человек на тридцать - сорок, прикинули оперативники, ведущие наружное наблюдение. Никаких других машин на территорию базы не заезжало, из чего можно было заключить, что водки еще не сделано в достаточном количестве.

Майор, оценив обстановку, принял решение: ждать, пока не появятся фуры, чтобы разом вывезти все водку. Они должны были появиться со дня на день или даже с часу на час.

V

В тот вечер, когда майор и его оперативники, замаскировавшись в жидком подмосковном подлеске, вели наблюдение за пустой дорогой, ведущей к пустой автобазе, а два взвода омоновцев привычно дремали в автобусах, загнанных в ложбину неподалеку, Панкратов на своем "Фольксвагене" терпеливо пробивался через уличные пробки, чтобы успеть к семи вечера в выставочный зал на Варшавском шоссе, где должен был состояться вернисаж группы современных художников "Новые реалисты", про который жена прожужжала ему все уши.

Людмила сидела рядом, тоненькая, в белом комбинезоне, какие в этом сезоне снова вошли в моду, юная от предвкушения встречи с искусством, с людьми, для которых искусство, как и для нее, не прилагается к жизни подобно десерту к будничному обеду, а является самой сутью жизни, единственным оправданием пошлости политики, ублюдочного телевидения, пустословия экономических дискуссий. Она была убеждена, что искусство - это единственная ниточка, которая удерживает мир от безвозвратного скатывания в болото безудержного потребления, порождающего войны, терроризм и все мерзости современной цивилизации.

Панкратов соглашался с тем, что есть что-то такое, невещественное, что во все времена позволяло людям оставаться людьми, но очень он сомневался, что это то, что жена называла искусством - литературные чтения, где пожилые поэты и прозаики бубнили что-то до зубной боли знакомое, а молодежь беззастенчиво сыпала матом, театральные постановки, где под нагромождением трюков, призванных свидетельствовать о гениальности режиссеров, с трудом угадывался смысл даже хорошо известных, классических пьес, выставки молодых и не очень молодых гениев, обязательно бородатых, которых объединяло словно бы нарочитое неумение рисовать.

Скорее уж это был бизнес. Бизнес как социальное творчество, вовлекающее в свою орбиту людей, извлекающее из них малейшее из умений и обращающих его на общую пользу. Даже такой сомнительный с моральной точки зрения бизнес, как водка, был все-таки реальным делом, помогающим людям жить, чего о современном искусстве никак не скажешь. Панкратов держал эти мысли при себе, чтобы не вовлекать жену в бесплодные споры, которые обычно кончались взаимным раздражением.

"Новые реалисты", по словам Людмилы, пользовались растущей популярностью в Европе и в США. В последние годы жили и работали больше в Роттердаме, чем в Москве, выставлялись обычно в школе Баухауз. За их картинами в стиле low-tek гонялись продвинутые коллекционеры, а две работы основателя и идеолога группы, художника Федора Сухова, недавно приобрел музей Гугенхейма, что, как понял Панкратов, в этом мире является знаком качества, высшей формой признания. В Москве "Новые реалисты" выставляются редко, попасть на их вернисажи удается не всякому, только истинным ценителям современной живописи, опоздать к открытию было бы несусветной глупостью, а это непременно случится, если Панкратов будет тащиться, как пенсионер на раздолбанном "Москвиче". Неужели нельзя быстрее, хоть немного?! Ну, миленький, Панкратов, поднажми. Пожалуйста!..